Неточные совпадения
Что предположение о конституциях представляло не более как слух, лишенный твердого основания, —
это доказывается, во-первых, новейшими исследованиями по сему
предмету, а во-вторых, тем, что
на место Негодяева градоначальником был назначен «черкашенин» Микаладзе, который о конституциях едва ли имел понятие более ясное, нежели Негодяев.
Посему, находя, что все ныне существующие мундиры лишь в слабой степени удовлетворяют
этой важной цели, я полагал бы необходимым составить специальную
на сей
предмет комиссию, которой и препоручить начертать план градоначальнического мундира.
Напротив того, бывали другие, хотя и не то чтобы очень глупые — таких не бывало, — а такие, которые делали дела средние, то есть секли и взыскивали недоимки, но так как они при
этом всегда приговаривали что-нибудь любезное, то имена их не только были занесены
на скрижали, [Скрижа́ли (церковно-славянск.) — каменные доски,
на которых, по библейскому преданию, были написаны заповеди Моисея.] но даже послужили
предметом самых разнообразных устных легенд.
С полною достоверностью отвечать
на этот вопрос, разумеется, нельзя, но если позволительно допустить в столь важном
предмете догадки, то можно предположить одно из двух: или что в Двоекурове, при немалом его росте (около трех аршин), предполагался какой-то особенный талант (например, нравиться женщинам), которого он не оправдал, или что
на него было возложено поручение, которого он, сробев, не выполнил.
Степан Аркадьич получал и читал либеральную газету, не крайнюю, но того направления, которого держалось большинство. И, несмотря
на то, что ни наука, ни искусство, ни политика собственно не интересовали его, он твердо держался тех взглядов
на все
эти предметы, каких держалось большинство и его газета, и изменял их, только когда большинство изменяло их, или, лучше сказать, не изменял их, а они сами в нем незаметно изменялись.
Уже раз взявшись за
это дело, он добросовестно перечитывал всё, что относилось к его
предмету, и намеревался осенью ехать зa границу, чтоб изучить еще
это дело
на месте, с тем чтобы с ним уже не случалось более по
этому вопросу того, что так часто случалось с ним по различным вопросам. Только начнет он, бывало, понимать мысль собеседника и излагать свою, как вдруг ему говорят: «А Кауфман, а Джонс, а Дюбуа, а Мичели? Вы не читали их. Прочтите; они разработали
этот вопрос».
— Есть, брат! Вот видишь ли, ты знаешь тип женщин Оссиановских… женщин, которых видишь во сне… Вот
эти женщины бывают
на яву… и
эти женщины ужасны. Женщина, видишь ли,
это такой
предмет, что, сколько ты ни изучай ее, всё будет совершенно новое.
Сначала, когда говорилось о влиянии, которое имеет один народ
на другой, Левину невольно приходило в голову то, что он имел сказать по
этому предмету; но мысли
эти, прежде для него очень важные, как бы во сне мелькали в его голове и не имели для него теперь ни малейшего интереса.
— Хотя в общих чертах наши законоположения об
этом предмете мне известны, — продолжал Алексей Александрович, — я бы желал знать вообще те формы, в которых
на практике совершаются подобного рода дела.
Он думал о благополучии дружеской жизни, о том, как бы хорошо было жить с другом
на берегу какой-нибудь реки, потом чрез
эту реку начал строиться у него мост, потом огромнейший дом с таким высоким бельведером, [Бельведер — буквально: прекрасный вид; здесь: башня
на здании.] что можно оттуда видеть даже Москву и там пить вечером чай
на открытом воздухе и рассуждать о каких-нибудь приятных
предметах.
— Моя цена! Мы, верно, как-нибудь ошиблись или не понимаем друг друга, позабыли, в чем состоит
предмет. Я полагаю с своей стороны, положа руку
на сердце: по восьми гривен за душу,
это самая красная цена!
Цитует немедленно тех и других древних писателей и чуть только видит какой-нибудь намек или просто показалось ему намеком, уж он получает рысь и бодрится, разговаривает с древними писателями запросто, задает им запросы и сам даже отвечает
на них, позабывая вовсе о том, что начал робким предположением; ему уже кажется, что он
это видит, что
это ясно, — и рассуждение заключено словами: «так
это вот как было, так вот какой народ нужно разуметь, так вот с какой точки нужно смотреть
на предмет!» Потом во всеуслышанье с кафедры, — и новооткрытая истина пошла гулять по свету, набирая себе последователей и поклонников.
Собакевич все слушал, наклонивши голову, — и что, однако же, при всей справедливости
этой меры она бывает отчасти тягостна для многих владельцев, обязывая их взносить подати так, как бы за живой
предмет, и что он, чувствуя уважение личное к нему, готов бы даже отчасти принять
на себя
эту действительно тяжелую обязанность.
Они говорили, что все
это вздор, что похищенье губернаторской дочки более дело гусарское, нежели гражданское, что Чичиков не сделает
этого, что бабы врут, что баба что мешок: что положат, то несет, что главный
предмет,
на который нужно обратить внимание, есть мертвые души, которые, впрочем, черт его знает, что значат, но в них заключено, однако ж, весьма скверное, нехорошее.
— Ах, ma bonne tante, — кинув быстрый взгляд
на папа, добреньким голоском отвечала княгиня, — я знаю, какого вы мнения
на этот счет; но позвольте мне в
этом одном с вами не согласиться: сколько я ни думала, сколько ни читала, ни советовалась об
этом предмете, все-таки опыт привел меня к тому, что я убедилась в необходимости действовать
на детей страхом.
Я решительно не помню, каким образом вошла мне в голову такая странная для ребенка мысль, но помню, что она мне очень нравилась и что
на все вопросы об
этом предмете я отвечал, что непременно поднесу бабушке подарок, но никому не скажу, в чем он будет состоять.
В числе
предметов, лежавших
на полочке Карла Иваныча, был один, который больше всего мне его напоминает.
Это — кружок из кардона, вставленный в деревянную ножку, в которой кружок
этот подвигался посредством шпеньков.
На кружке была наклеена картинка, представляющая карикатуры какой-то барыни и парикмахера. Карл Иваныч очень хорошо клеил и кружок
этот сам изобрел и сделал для того, чтобы защищать свои слабые глаза от яркого света.
Если же кто и производил обыск и ревизовку, то делал
это большею частию для своего собственного удовольствия, особливо если
на возу находились заманчивые для глаз
предметы и если его собственная рука имела порядочный вес и тяжесть.
Это произошло так. В одно из его редких возвращений домой он не увидел, как всегда еще издали,
на пороге дома свою жену Мери, всплескивающую руками, а затем бегущую навстречу до потери дыхания. Вместо нее у детской кроватки — нового
предмета в маленьком доме Лонгрена — стояла взволнованная соседка.
Раскольников протеснился, по возможности, и увидал, наконец,
предмет всей
этой суеты и любопытства.
На земле лежал только что раздавленный лошадьми человек, без чувств, по-видимому, очень худо одетый, но в «благородном» платье, весь в крови. С лица, с головы текла кровь; лицо было все избито, ободрано, исковеркано. Видно было, что раздавили не
на шутку.
Он рассказал до последней черты весь процесс убийства: разъяснил тайну заклада(деревянной дощечки с металлическою полоской), который оказался у убитой старухи в руках; рассказал подробно о том, как взял у убитой ключи, описал
эти ключи, описал укладку и чем она была наполнена; даже исчислил некоторые из отдельных
предметов, лежавших в ней; разъяснил загадку об убийстве Лизаветы; рассказал о том, как приходил и стучался Кох, а за ним студент, передав все, что они между собой говорили; как он, преступник, сбежал потом с лестницы и слышал визг Миколки и Митьки; как он спрятался в пустой квартире, пришел домой, и в заключение указал камень во дворе,
на Вознесенском проспекте, под воротами, под которым найдены были вещи и кошелек.
С
этой точки никто не посмотрел тогда
на предмет, а между тем
эта точка-то и есть настоящая гуманная, право-с так!
«Так, верно, те, которых ведут
на казнь, прилепливаются мыслями ко всем
предметам, которые им встречаются
на дороге», — мелькнуло у него в голове, но только мелькнуло, как молния; он сам поскорей погасил
эту мысль… Но вот уже и близко, вот и дом, вот и ворота. Где-то вдруг часы пробили один удар. «Что
это, неужели половина восьмого? Быть не может, верно, бегут!»
— Так вот, Дмитрий Прокофьич, я бы очень, очень хотела узнать… как вообще… он глядит теперь
на предметы, то есть, поймите меня, как бы
это вам сказать, то есть лучше сказать: что он любит и что не любит? Всегда ли он такой раздражительный? Какие у него желания и, так сказать, мечты, если можно? Что именно теперь имеет
на него особенное влияние? Одним словом, я бы желала…
— Не стоит, — тихо сказал Тагильский. — Темнота отлично сближает людей… в некоторых случаях. Правом допрашивать вас я — не облечен. Пришел к вам не как лицо прокурорского надзора, а как интеллигент к таковому же, пришел
на предмет консультации по некоему весьма темному делу. Вы можете поверить в
это?
От пуховика исходил тошный запах прели, спину кололо что-то жесткое:
это оказалась цепочка с металлическим квадратным
предметом на ней.
Он уж был не рад, что вызвал Захара
на этот разговор. Он все забывал, что чуть тронешь
этот деликатный
предмет, так и не оберешься хлопот.
Это частью делалось по привычке, частью из экономии.
На всякий
предмет, который производился не дома, а приобретался покупкою, обломовцы были до крайности скупы.
Сам хозяин, однако, смотрел
на убранство своего кабинета так холодно и рассеянно, как будто спрашивал глазами: «Кто сюда натащил и наставил все
это?» От такого холодного воззрения Обломова
на свою собственность, а может быть, и еще от более холодного воззрения
на тот же
предмет слуги его, Захара, вид кабинета, если осмотреть там все повнимательнее, поражал господствующею в нем запущенностью и небрежностью.
— Я сам не занимался
этим предметом, надо посоветоваться с знающими людьми. Да вот-с, в письме пишут вам, — продолжал Иван Матвеевич, указывая средним пальцем, ногтем вниз,
на страницу письма, — чтоб вы послужили по выборам: вот и славно бы! Пожили бы там, послужили бы в уездном суде и узнали бы между тем временем и хозяйство.
Никогда не поймаешь
на лице его следа заботы, мечты, что бы показывало, что он в
эту минуту беседует сам с собою, или никогда тоже не увидишь, чтоб он устремил пытливый взгляд
на какой-нибудь внешний
предмет, который бы хотел усвоить своему ведению.
Он с неудовольствием отвратил взгляд от
этого грустного, слишком знакомого ему
предмета и решился
на минуту остановить его
на Илье Ильиче. Взгляды их встретились.
Если Ольге приходилось иногда раздумываться над Обломовым, над своей любовью к нему, если от
этой любви оставалось праздное время и праздное место в сердце, если вопросы ее не все находили полный и всегда готовый ответ в его голове и воля его молчала
на призыв ее воли, и
на ее бодрость и трепетанье жизни он отвечал только неподвижно-страстным взглядом, — она впадала в тягостную задумчивость: что-то холодное, как змея, вползало в сердце, отрезвляло ее от мечты, и теплый, сказочный мир любви превращался в какой-то осенний день, когда все
предметы кажутся в сером цвете.
А Устинья тоже замечательна в своем роде. Она — постоянный
предмет внимания и развлечения гостей.
Это была нескладная баба, с таким лицом, которое как будто чему-нибудь сильно удивилось когда-то, да так
на всю жизнь и осталось с
этим удивлением. Но Леонтий и ее не замечал.
Он и знание — не знал, а как будто видел его у себя в воображении, как в зеркале, готовым, чувствовал его и
этим довольствовался; а узнавать ему было скучно, он отталкивал наскучивший
предмет прочь, отыскивая вокруг нового, живого, поразительного, чтоб в нем самом все играло, билось, трепетало и отзывалось жизнью
на жизнь.
Она взглянула было
на него раза два просто, ласково, почти дружески. Но, заметя его свирепые взгляды, она увидела, что он раздражен и что
предметом этого раздражения была она.
— Не пиши, пожалуйста, только
этой мелочи и дряни, что и без романа
на всяком шагу в глаза лезет. В современной литературе всякого червяка, всякого мужика, бабу — всё в роман суют… Возьми-ка
предмет из истории, воображение у тебя живое, пишешь ты бойко. Помнишь, о древней Руси ты писал!.. А то далась современная жизнь!.. муравейник, мышиная возня: дело ли
это искусства!..
Это газетная литература!
Марина была не то что хороша собой, а было в ней что-то втягивающее, раздражающее, нельзя назвать, что именно, что привлекало к ней многочисленных поклонников: не то скользящий быстро по
предметам, ни
на чем не останавливающийся взгляд
этих изжелта-серых лукавых и бесстыжих глаз, не то какая-то нервная дрожь плеч и бедр и подвижность, игра во всей фигуре, в щеках и в губах, в руках; легкий, будто летучий, шаг, широкая ли, внезапно все лицо и ряд белых зубов освещавшая улыбка, как будто к нему вдруг поднесут в темноте фонарь, так же внезапно пропадающая и уступающая место слезам, даже когда нужно, воплям — бог знает что!
Иногда он дня по два не говорил, почти не встречался с Верой, но во всякую минуту знал, где она, что делает. Вообще способности его, устремленные
на один, занимающий его
предмет, изощрялись до невероятной тонкости, а теперь, в
этом безмолвном наблюдении за Верой, они достигли степени ясновидения.
Он продолжал любоваться всей
этой знакомой картиной, переходя глазами с
предмета на предмет, и вдруг остановил их неподвижно
на неожиданном явлении.
Оба
эти выражения он высказал, совсем не трудясь над ними и себе неприметно, а меж тем в
этих двух выражениях — целое особое воззрение
на оба
предмета, и хоть, уж конечно, не всего народа, так все-таки Макар Ивановичево, собственное и не заимствованное!
Один только отец Аввакум, наш добрый и почтенный архимандрит, относился ко всем
этим ожиданиям, как почти и ко всему, невозмутимо-покойно и даже скептически. Как он сам лично не имел врагов, всеми любимый и сам всех любивший, то и не предполагал их нигде и ни в ком: ни
на море, ни
на суше, ни в людях, ни в кораблях. У него была вражда только к одной большой пушке, как совершенно ненужному в его глазах
предмету, которая стояла в его каюте и отнимала у него много простора и свету.
Сначала ответ
на этот вопрос Нехлюдов надеялся найти в книгах и купил всё то, что касалось
этого предмета.
С прямотой и решительностью молодости он не только говорил о том, что земля не может быть
предметом частной собственности, и не только в университете писал сочинение об
этом, но и
на деле отдал тогда малую часть земли (принадлежавшей не его матери, а по наследству от отца ему лично) мужикам, не желая противно своим убеждениям владеть землею.
От города до монастыря было не более версты с небольшим. Алеша спешно пошел по пустынной в
этот час дороге. Почти уже стала ночь, в тридцати шагах трудно уже было различать
предметы.
На половине дороги приходился перекресток.
На перекрестке, под уединенною ракитой, завиделась какая-то фигура. Только что Алеша вступил
на перекресток, как фигура сорвалась с места, бросилась
на него и неистовым голосом прокричала...
Ему тотчас же объяснили суетившиеся приказчики со слащавою речью, что в
этом первом ящике всего лишь полдюжины шампанского и «всякие необходимые
на первый случай
предметы» из закусок, конфет, монпансье и проч. Но что главное «потребление» уложится и отправится сей же час особо, как и в тогдашний раз, в особой телеге и тоже тройкой и потрафит к сроку, «разве всего только часом позже Дмитрия Федоровича к месту прибудет».
«Измученный, осмеянный, голодный, продавший часы
на это путешествие (имея, однако,
на себе полторы тысячи рублей — и будто, о, будто!), мучаясь ревностью по оставленному в городе
предмету любви, подозревая, что она без него уйдет к Федору Павловичу, он возвращается наконец в город.
— Знаком вам
этот предмет? — выложил вдруг Николай Парфенович
на стол большой, из толстой бумаги, канцелярского размера конверт,
на котором виднелись еще три сохранившиеся печати. Самый же конверт был пуст и с одного бока разорван. Митя выпучил
на него глаза.
Они говорили и о философских вопросах и даже о том, почему светил свет в первый день, когда солнце, луна и звезды устроены были лишь
на четвертый день, и как
это понимать следует; но Иван Федорович скоро убедился, что дело вовсе не в солнце, луне и звездах, что солнце, луна и звезды
предмет хотя и любопытный, но для Смердякова совершенно третьестепенный, и что ему надо чего-то совсем другого.
«
На выздоровление больной ножки моего
предмета» —
это он такое заглавие придумал — резвый человек!